Владимир НЕВЕЛЬСКИЙ

Прогулки во времени и пространстве

Чтобы ощутить неповторимую атмосферу моего города, мне не нужно никуда ехать. Достаточно спуститься по лестнице и выйти из подъезда на улицу. Прямо напротив, на ее противоположной стороне, стоит дом Радищева. Не раз перестроенный и надстроенный, он сохранил привлекательный облик старинного классического здания. Когда двадцатишестилетний Радищев в 1775 году женился на Анне Рубановской, племяннице своего товарища по Пажескому корпусу и Лейпцигскому университету Александра Рубановского, то поселился в доме тестя на Грязной улице (ныне Марата), а затем здесь же во дворе построил свой. По свидетельству краеведа А.Ульянского, "двухэтажный дом Радищева, выходивший на Грязную улицу, был длиною 12 сажен, шириною 7 сажен. Рустованный фасад первого этажа имел восемь окон, а верхний этаж - девять окон и балкон". В нем Радищев написал "Житие Федора Васильевича Ушакова", "Письмо к другу, жительствующему в Тобольске, по долгу звания своего", оду "Вольность". Здесь он с 1780 года работал десять лет в свободное от служебных дел время над своей главной книгой - "Путешествие из Петербурга в Москву". Когда она была закончена, Алексей Царевский, учитель его детей, переписал набело черновые листы рукописи. Но с владельцами типо-графий договориться об ее печатании не удалось. И тогда писатель решил издать книгу сам, для чего купил небольшой печатный станок и литеры.

Одну из комнат второго этажа (подальше от посторонних глаз) он отвел под домашнюю типографию. Книготорговец Герасим Зотов с помощью дворовых людей Радищева энергично взялся за ее обустройство, закупил бумагу, краски. После того как все было готово, бывший типографский ученик Академии наук Ефим Богомолов шесть месяцев набирал книгу. Весь тираж - 650 экземпляров - отпечатали типографский рабочий Путный и дворовые люди писателя. Они же и стали первыми читателями.

Дальнейшее общеизвестно. Добавлю лишь, что Радищев жил тем летом с детьми на своей загородной даче на Петровском острове. Узнав о реакции на книгу Екатерины II, назвавшей сочинителя бунтовщиком хуже Пугачева, он приказал своему старому слуге Давиду Фролову сжечь оставшийся в доме тираж. Всю ночь и весь следующий день слуга бросал в печь книги, принесенные из домашней типографии. Спустя сутки писатель был арестован и помещен в Петропавловскую крепость.

Прошу прощения, что столько места уделил дому Александра Николаевича. Но как-никак он всегда первым встречает меня.

Через наш проходной двор я могу выйти на Поварской переулок. И снова встреча с давно знакомыми людьми - Некрасовым, Тургеневым, Чернышевским, Гаршиным. В разные годы они жили напротив, в доме Тулубьева, сохранившемся в первоначальном виде и по сей день.

Если же свернуть с Поварского на Стремянную, невольно притормозишь у дома, населенного персонажами из сказок. Его авторы - архитекторы Н.Васильев и А.Бубырь - были приверженцами модного в начале ХХ века стиля "северный модерн". К их детищу стоит приглядеться повнимательней. Арка ворот, ведущая во двор, выложена из крупных блоков красного, потемневшего от времени гранита. По ее сторонам на камнях, покоящихся на круглых опорных столбах, высечены изображения фантастических рыб. У входа в парадное вырублены в каменном блоке птицы-стражи. Одна, опустив клюв и прижав к телу длинное крыло, грустна и безразлична ко всему вокруг. Другая, нахохлившись, сердито смотрит на прохожих. По сторонам окон второго этажа изображены змеи, чудовищные рыбы. Этажом выше уселись сказочные птицы с длинными клювами, а четвертый этаж облепили дремлющие совы.

Если пройти немного дальше, то не миновать дом, которым когда-то владело уникальное семейство, давшее отечественному театру за полтора столетия тринадцать знаменитых актеров. Теперь в доме музей актерской династии Самойловых. Моя следующая остановка - на Владимирском проспекте. В трехэтажном доме на углу Графского переулка ранней весной 1842 года поселился молодой Достоевский.

Писатель часто менял квартиры в Петербурге - за 30 лет сменил 18 адресов - и почему-то всегда выбирал угловые дома. Трудно объяснить такую прихоть, во всяком случае он оставался верен ей до конца жизни. Верен он был и другой своей привычке: одно из окон его кабинета всегда смотрело на ближайшую церковь.

Дмитрий Григорович, три года деливший с Достоевским кров, так описывал их совместное жилье: "Квартира состояла из кухни и двух комнат с тремя окнами, выходившими на Графский переулок; последнюю комнату занимал Достоевский, ближайшую к двери - я". По словам Григоровича, после окончания Главного инженерного училища и выхода в отставку его сосед просиживал целые дни и часть ночи за письменным столом. В дом на Владимирском Достоевский с гордостью принес первый печатный труд - перевод "Евгении Гранде" Бальзака. Здесь летом 1845 года он закончил свою первую повесть, принесшую ему настоящую славу, - "Бедные люди". Когда он прочитал повесть приятелю, тот, восхитившись, пошел с рукописью к Некрасову. Спустя тридцать лет Федор Михайлович написал в своем дневнике о том, что произошло дальше:

"...Воротился я домой уже в четыре часа, в белую, светлую как днем петербургскую ночь. Стояло прекрасное теплое время и, войдя в квартиру, я спать не лег, отворил окно и сел у окна. Вдруг звонок, чрезвычайно меня удививший, и вот Григорович с Некрасовым бросаются обнимать меня, в совершенном восторге, и оба чуть сами не плачут <...>. Они пробыли у меня с полчаса, в полчаса мы бог знает сколько переговорили <...>, главное, о Белинском. "Я ему сегодня же снесу вашу повесть, и вы увидите, - да ведь это человек-то, человек-то какой!" - восторженно говорил Некрасов, тряся меня за плечи обеими руками.

Некрасов снес рукопись Белинскому в тот же день <...> "Новый Гоголь явился!" - закричал Некрасов, входя к нему с "Бедными людьми". "У вас Гоголи-то как грибы растут", - строго заметил ему Белинский, но рукопись взял. Когда Некрасов опять зашел к нему вечером, то Белинский встретил его "просто в волнении": "Приведите, приведите его скорее!"

И вот (это, стало быть, уже на третий день) меня привели к нему <...>. Он заговорил пламенно, с горящими глазами: "Да вы понимаете ль сами-то <...>, что это вы такое написали!

...Я припоминаю ту минуту в самой полной ясности. И никогда потом я не мог забыть ее. Это была самая восхитительная минута во всей моей жизни. Я в каторге, вспоминая ее, укреплялся духом".

Последние три года жизни Федор Михайлович прожил неподалеку - в угловом доме Кузнечного переулка, где сейчас музей писателя и где бывшая Ямская улица носит его имя. Там он работал над последним своим романом - "Братья Карамазовы".

Я не упомянул еще о квартире Николая Андреевича Римского-Корсакова на Загородном проспекте, тоже ставшей музеем, и о доме Антона Дельвига на Владимирской площади, который из-за ветхости намеревались снести лет двенадцать назад по распоряжению ленинградских властей. Но горожане стеной встали на его защиту и в конце концов отстояли. Наконец, еще одно памятное место - на углу улицы Марата и Кузнечного переулка - двухэтажный домик, на стене которого мемориальная доска: "Здесь жила и 29 июля 1828 года скончалась няня Пушкина Арина Родионовна".

Я обошел всего два квартала, а какие события и имена промелькнули перед нами! Что же тогда говорить о прекраснейшем проспекте, в который через сотню метров упирается моя улица, - о Невском, "всеобщей коммуникации Петербурга", как назвал проспект Гоголь.

Но нет... Начнем с его истока - Адмиралтейства. Прообразом изумительной красоты здания была Адмиралтейская верфь, заложенная по чертежу Петра I в ноябре 1704 года. После смерти императора началась замена мазанковых адмиралтейских строений каменными. К 1738 году по проекту архитектора Ивана Коробова был перестроен центральный корпус и возведена башня, увенчанная позолоченным шпилем с корабликом-флюгером. Окончательный свой облик Адмиралтейство обрело в начале XIX века благодаря гениальному зодчему Андреяну Захарову, сумевшему превратить утилитарное строение в монументальное и величественное здание, шедевр мирового значения.

Мне памятен июльский день 1977 года, когда я с тысячами земляков стал свидетелем редкостного зрелища. С Дворцовой площади плавно поднялся вертолет и направился к Адмиралтейству. На конце длинного троса, прикрепленного к днищу вертолета, покачивался золотой трехмачтовый парусник. Он медленно плыл в вышине к родному причалу - острию Адмиралтейской иглы, завершая свой рейс, начатый двумя месяцами раньше.

Время не пощадило знаменитый шпиль. Некогда ослепительно сверкавший, он с годами заметно потускнел. Стерлась позолота, в тяжкую пору блокады от близких разрывов снарядов и бомб повылетали сотни болтов и заклепок, скреплявших медные листы обшивки. Надо было залечить раны, нанесенные войной и временем, вернуть шпилю былую красоту.

Изо дня в день рабочие объединения "Реставратор" воздвигали вокруг башни Адмиралтейства и его иглы площадки и перекрытия строительных лесов. Ярус за ярусом поднимались они над городом и в майские дни достигли сверкающего шара под корабликом. Здесь, на 70-метровой высоте, обшивка гудела под натиском ветра. Майским утром кораблик был снят с железного штыря и увезен в реставрационные мастерские. А на леса поднялась прославленная бригада позолотчиков, ветеранам которой довелось золотить шпиль Петропавловской крепости, купола царских дворцов в пригородах Ленинграда, колокольню Ивана Великого в Москве, Софийский собор в Киеве.

Несколько раз за лето взбирался я на Адмиралтейский шпиль, чтобы посмотреть, как работают позолотчики. Начинали они с очень сложной операции. Прежде всего нужно снять вручную остатки золота. Наждачной бумагой трет позолотчик маленький участок поверхности, затем тщательно протирает его мокрой губкой и отжимает ее в ведро с водой. Так, сантиметр за сантиметром, очищалась вся поверхность шпиля и купола - триста четырнадцать квадратных метров... Грязную воду не выливали в канализацию, а отправляли на Московский завод вторичных драгоценных металлов, где извлекались из этой воды попавшие в нее частички золота.

- Немного его наберется, - говорил мне прораб. Граммов триста-четыреста. А на золочение затратим около двух килограммов. Для сравнения скажу, что при реставрации Петропавлов-ского шпиля мы сняли почти четыре килограмма золота.

Поверхность готова. Теперь медную обшивку до блеска зачищают специальными наждачными кругами, покрывают свинцовым суриком, шлифуют. Затем - слой свинцового крона. Шлифовка. Снова слой крона. И еще одна шлифовка. После нее - три слоя разных лаков. Последний наносят накануне золочения.

Такова упрощенная схема подготовительной работы позолотчиков. Между операциями - перерыв на просушку от трех до семи дней. Если за это время на подготовленную поверхность попадет хоть капля дождя, две предыдущие операции приходится делать заново. Даже залетевший на такую высоту комар, прилипнув к лаку, может затормозить работу. Позолотчики вынуждены опять шкурить это место, шлифовать и покрывать новым слоем лака. Иначе не получится та идеальная поверхность, которую реставраторы называют фарфоровой.

Чтобы застраховать себя от всяких случайностей, последний слой лака они кладут в шатре из толстых слоев фанеры, сооруженном на каждом ярусе строительных лесов. Щели шатра старательно законопачены. Свет проникает внутрь через маленькие застекленные окна.

Надежная изоляция нужна еще и потому, что здесь, высоко над городом, ветер свирепствует не на шутку. Он со свистом врывается в переплетения конструкций, с силой прижимает тебя к перилам. Чувствуется, как настил уходит из-под ног, словно палуба корабля во время шторма. А меж тем позолотчики спокойно занимаются в шатре привычным делом.

Стоя снаружи, я смотрел в окошко на работу Нины Александровны Виссарионовой. Беличьей кисточкой, напоминающей раскрытый миниатюрный веер, она брала листик золота, вес которого чуть больше 0,04 грамма, а толщина полмикрона, укладывала его на замшевую золотарную подушечку, отрезала кусочек нужной величины и опять же беличьей кисточкой медленно-медленно, стараясь не дохнуть на него, подносила к лакированной поверхности. Сморщенный и тусклый, он не впечатлял. Но несколько легких движений руки - и поверхность, разглаженная ваткой, начинала сиять.

Пока одни специалисты золотили Адмиралтейскую иглу, другие занимались реставрацией верхних деталей шпиля и самого парусника. Наконец настал тот июльский день, когда парусник отправился в обратный путь. Установленный на подставке в открытом кузове грузовика, он торжественно поплыл по улицам к Дворцовой площади. Таким сверкающим его не видело целое поколение горожан.

Затем над площадью появился вертолет, экипажу которого не раз приходилось монтировать различные высотные сооружения. Но одно дело поднимать в воздух многотонные конструкции и совсем другое - перебросить на крохотный пятачок легкий кораблик-флюгер, весящий всего 68 килограммов.

В последний раз я поднимаюсь по крутым ступеням к верхушке шпиля. Вертолет набрал высоту, приблизился к острию иглы, где сооружена площадка, на которой едва уместились четыре человека. Парусник надо опустить точно в ее центр на железный штырь. Мешает ветер. Заход, другой... Один из специалистов, стоящий рядом со мной ярусом ниже, комментирует: "Опустить кораблик прямо в центр площадки - то же самое, что попытаться вдеть нитку в иголку, держа руки за спиной".

Опытному экипажу невероятный фокус удался.

Через несколько дней, когда со шпиля сняли верхние ярусы лесов, обновленная игла вновь ослепительно засияла над городом. И маленький трехмачтовый кораблик - символ северной столицы - отправился под всеми парусами в XXI век.

Удалось мне побывать и на самом высоком шпиле города. Помог случай. Наша журналист-ская секция пригласила к себе в гости профессора Санкт-Петербургского университета Михаила Михайловича Боброва. Разговор зашел о тех блокадных днях войны, когда Бобров вместе с друзьями-альпинистами укрывал защитными чехлами позолоченные шпили, которые могли служить для немецких артиллеристов отличными ориентирами, позволявшими бы корректировать точность стрельбы по городским кварталам. В конце беседы наш гость спросил: "Может, кто-то из вас хотел бы подняться со мной на шпиль Петропавловки? Могу устроить такую экскурсию".

Желающие конечно же нашлись. И вот мы в соборе, ставшем с 1725 года усыпальницей российских императоров и императриц. Сколько раз бывал здесь, но прежде и ведать не ведал, что под каменным пролетом лестницы, ведущей на колокольню, захоронен царевич Алексей. "Закопать, как собаку!" - повелел Петр I после казни сына. Что и было исполнено. Правда, царевич все же удостоился царской милости отца: не в безвестную могилу и топкое болото бросили его тело, а в темный угол под плиты кафедрального собора...

Подъем, как мне показалось, продолжался бесконечно долго. Сначала можно было спокойно шагать по широким пологим ступеням прямых пролетов, затем они превратились в витки спирали. Немного отдышавшись возле колоколов и курантов, мы двинулись дальше. Спираль становилась все уже и круче. А последние метры пришлось просто цепляться за перекладины железной лестницы, поставленной чуть ли не стоймя.

Очередным рывком взбираюсь на маленькую площадку. Хотя шпиль еще уходит вверх, внутри него дальше пути нет. Бобров распахивает ставень, закрывающий небольшое квадратное отверстие в обшивке шпиля, и я по пояс высовываюсь наружу... Такое ощущение, будто, как птица, паришь высоко над городом.

"Счастливая особенность Петербурга, - писал когда-то извест-ный петербургский историк и краевед Николай Павлович Анциферов, - заключается в том, что целые площади его построены по одному замыслу и представляют собою законченное художественное целое. Архитектура Петербурга требует широких пространств, далеких перспектив, плавных линий Невы и каналов, небесных просторов, туч, туманов и инея. И ясное небо, четкие очертания далей так же помогают нам понять архитектурную красоту строений Петербурга, как и туманы в хмурые, ненастные дни. Здесь воздвигались не отдельные здания с их самодовлеющей красотой, а строились архитектурные пейзажи. Но на всех "ответственных местах" превосходные здания. Если смотреть с Троицкой площади на восток - панорама Невы завершается силуэтом Смольного института. Отделение Малой и Большой Невы со стороны Васильевского острова отмечено белоколонной Биржей Деламота, со стороны Петербургского острова - Петропавловской крепостью. Непрерывная цепь старинных зданий делает красивый изгиб, соединяя Биржу с грандиозной постройкой Деламота и Кокоринова - Академией художеств. С этой стороны Нева замыкается колоннадой Горного института (творением Воронихина. - В.Н.). Далеко видимый угол Невского у Мойки украшен Строгановским дворцом Растрелли и т.д. Все эти здания оживают и раскрывают свою красоту как часть город-ского пейзажа".

Отсюда, со шпиля Петропавловского собора, особенно хорошо смотрятся ансамбли трех центральных площадей - Дворцовой, Декабристов (бывшей Сенатской) и Исаакиевской. Главная из них, разумеется, Дворцовая - парадная площадь северной столицы, еще в середине XVIII века называвшаяся просто лугом, на котором во времена царствования Елизаветы Петровны паслись у Зимнего дворца коровы ее императорского величества. И уж совсем как нечто несусветное воспринимается сегодня повеление предшественницы Елизаветы - императрицы Анны Иоанновны: на близлежащей местности "зайцев никому без указа не стрелять, не травить и никакими инструментами не ловить".

История площади, в формировании которой принимало участие настоящее созвездие великих зодчих, началось с того дня, когда на ее западной стороне была заложена Адмиралтейская верфь. Но прошло более полутора столетий, прежде чем она обрела привычный для нас облик. Сначала ее северную сторону Бартоломео Растрелли огранил Зимним дворцом (после этого прежний Луг и получил новое имя), затем с юга - от Невского проспекта до Мойки - ее полукругом опоясало по проекту Карло Росси грандиозное здание Главного штаба с триумфальной аркой, переброшенной над Большой Морской улицей. А с востока Александр Брюллов замкнул площадь зданием Штаба гвардейского корпуса, оставив лишь проезд к Певческому мосту Мойки у Капеллы. Композиционным же центром Дворцовой площади стала Александровская колонна, возведенная Огюстом Монферраном.

Каждое из этих великолепнейших сооружений достойно отдельного и обстоятельного разговора. Я же вынужден ограничиться только кратким рассказом о Зимнем дворце.

Наверное, мало кому известно, что нынешний Зимний - шестой по счету. Первый, о котором один из иностранных путешественников упоминает как о "маленьком домике голландской архитектуры", был построен по проекту Доменико Трезини в 1711 году. На самом-то деле Зимний дом, как его тогда называли, представлял собой большое деревянное строение в два этажа с нарядным фасадом, обращенным на Зимнюю канавку, прорытую между Невой и Мойкой. Десятилетием позже Георг Маттарнови соорудил каменный Зимний дворец, смотрящий уже на Неву (на том месте теперь стоит здание Эрмитажного театра, но при раскопках были найдены и частично восстановлены некоторые помещения исчезнувшего петровского дворца). Еще несколько лет спустя по распоряжению Екатерины I Трезини во многом перекроил и расширил его. Но следующей императрице, Анне Иоанновне, эта царская резиденция не приглянулась. Поселив в ней прислугу, она присмотрела для себя другие апартаменты - дом Апраксина, завещанный петровским адмиралом Петру II.

Тем временем по плану, предложенному молодым архитектором Бартоломео Растрелли, шло строительство четвертого Зимнего дворца. Возведенный с размахом, богато отделанный и украшенный, он выходил фасадом к Адмиралтейству. Со стороны же Луга (будущей Дворцовой площади) к нему без конца пристраивали различные придворные службы, конюшни, сараи. "Зимний дом представлял вид пестрый, грязный, недостойный места им занимаемого", - брезгливо отозвался о нем Нестор Кукольник.

Конечно же, в центре столицы такое сооружение не могло простоять долго. И очередная императрица, Елизавета Петровна, по сему случаю направила в Сенат указ: "Понеже в Санкт-Петербурге наш Зимний дворец не токмо для приему иностранных министров и отправления при дворе во уреченные дни праздничных обрядов по великости нашего императорского достоинства, но и для умещения нам с потребными служительми и вещьми доволен быть не может, для чего мы вознамерились оный наш Зимний дворец с большим пространством в длине, ширине и вышине перестроить".

Чтобы возвести новое, нужно прежде сломать старое. Поэтому Растрелли за несколько месяцев соорудил для Елизаветы Петровны роскошный пятый Зимний дворец - правда, деревянный, временный, а сам занялся строительством шестого на берегу Невы.

Этот последний Зимний дворец создан в стиле русского барокко, характерного для архитектуры середины XVIII века. Зодчий спланировал его в форме замкнутого четырехугольника с обширным парадным двором внутри. Через арки-ворота со стороны Дворцовой площади сюда въезжали кареты вельмож и иностранных послов. Здесь же, во дворе, располагался и главный вход. Первоначально дворец был рассчитан на обозрение со всех четырех сторон. На Неву выходил северный фасад, к Адмиралтейству - западный, на Дворцовую - южный. Восточный ни в чем не уступал остальным. Но его позднее закрыли близко поставленные эрмитажные здания. Внешняя отделка дворца носила торжественно-пышный характер и отличалась необычайным разнообразием и выразительностью архитектурных форм.

Сооружение столь величавого здания оказало огромное влияние на строительство всего города. Гигантский по протяженности главный фасад дворца предопределил окончательные размеры Дворцовой площади. Его мощная колоннада стала образцом для подражания, на который равнялись архитекторы следующих поколений. И наконец, забавная деталь: по распоряжению Николая I частные дома надлежало строить в Петербурге не менее чем на сажень ниже Зимнего дворца. Этот запрет действовал шесть десятилетий - до 1905 года.

Сегодня красавец-дворец - часть комплекса зданий Государственного Эрмитажа, одного из крупнейших музеев мира, обладателя фантастических коллекций памятников культуры с незапамятных времен и до наших дней. Перечислять сокровища Эрмитажа - то же самое, что вычерпывать ложкой море. Мир его необъятен. В эти залы можно приходить всю жизнь, каждый раз открывая для себя что-то ошеломительно новое.

...Из окошка на шпиле Петропавловки отчетливо видно и светло-желтое с белыми колоннами здание Института русской литературы (Пушкинский дом). Одно из посещений этого замечательного учреждения мне памятно особо. В тот день научный сотрудник провел меня в святая святых - хранилище, в котором находится более двух тысяч рукописей XIII-XVIII веков и значительная часть рукописного наследия великих русских писателей XIX столетия. "Что бы вы хотели у нас увидеть?" - спросил сопровождающий. Не раздумывая, я сказал: "В актовом зале пушкинского Лицея висит на стене картина Репина "Пушкин на лицейском экзамене". В его опущенной левой руке художник изобразил несколько листков, видимо, с одой "Воспоминания о Царском Селе", которую Пушкин и декламирует, стоя перед Державиным. Вот бы взглянуть на те листки". - "Пожалуйста", - ничуть не удивившись, ответил мой сопровождающий. Он подошел к железному шкафу выдвинул один из ящиков, достал из него ту самую беловую рукопись и протянул ее мне. Нетрудно представить, что я испытал, держа перед собой листы, исписанные стремительным летучим почерком пятнадцатилетнего поэта.

Мой город горазд на сюрпризы, от которых порой перехватывает дыхание и холодок бежит по спине...

И вот теперь вернемся к главному герою - Невскому проспекту.

Ни в одном городе нет такой улицы. "Невский - это понятие, целый мир представлений, - писал Ираклий Андроников. - Великий памятник русской истории. Русской культуры. Русской архитектуры. Наша национальная гордость. Проспект, который в продолжение двух с лишним столетий был центром духовной жизни России".

Почти три столетия создавали его зодчие, исповедовавшие самые разные взгляды на то, какой должна быть архитектура молодой столицы, ярые сторонники самых разных школ, стилей и направлений. Но каков результат!.. Где это видано, чтобы классицизм, барокко, ампир, эклектика, модерн, неоренессанс не спорили и не ссорились, а сливались воедино. Невский - это уникальный пример, когда они в полном согласии друг с другом сформировали, вылепили удивительно гармоничный ансамбль.

Проходя по проспекту от Адмиралтейства к Фонтанке, можно заметить, что здания по его обеим сторонам то и дело словно расступаются, открывая сменяющие одна другую разнообразные панорамы. Это и просторные площади, распахнутые перед Невским, и раскрытые к нему небольшие дворики, в глубине которых возвышаются увенчанные куполами и башнями прекрасные храмы различных конфессий - православной, лютеранской, католической, армянской. А если посмотришь в перспективы улиц и рек, пересекающих проспект, то увидишь, как удачно завершают их торжественная триумфальная арка, или строгий белоколонный портик, или великолепный монумент. В одном месте привлечет внимание живописная излучина Фонтанки, в другом - повисший над каналом кажущийся невесомым элегантный мостик, в третьем - стоящий над крышами домов, как восклицательный знак, тонкий шпиль... У каждого, кто когда-либо побывал на Невском проспекте, есть собственное видение этого чуда градостроительства. Невский в своем бесконечном многообразии неповторим, как неповторимо все гениальное.

Я долго сомневался: можно ли назвать путешествием неторопливую прогулку по центральной улице города, всегда заполненной народом? И все-таки решил: наверное, можно так назвать ее, хотя весь этот путь до Александро-Невской лавры длиной всего в четыре с половиной километра. Не в километрах дело... Такая прогулка действительно захватывающее путешествие. Но только во времени. На эту мысль наводит уже одно соседство зданий, сооруженных необыкновенными мастерами. Самое старое из них, сохранившееся поныне, - Аничков дворец, который начал строить в стиле барокко в 1741 году М.Земцов, продолжил после смерти зодчего (последовавшей два года спустя) его ученик А.Дмитриев и завершил Растрелли. Потом в классическом стиле здание перестраивал И.Старов. Затем Кваренги на набережной Фонтанки пристроил к нему корпус с античной колоннадой. Последние штрихи внес Росси, возведя со стороны Александринской площади два изящных павильона, украшенных скульптурами и лепными барельефами.

Хотя из-за перестроек облик дворца изменился, стал проще и строже, но сегодня он не затерялся среди тех многоэтажных домов, что были построены много позже. А уж в XVIII веке он должен был казаться просто колоссальным, поражать воображение красотой и великолепием.

Вслед за Аничковым Растрелли приступил к строительству дворца графов Строгановых. Прежде на том месте стоял двух-этажный дом, ничем не выделявшийся среди соседних, скроенных "по образцовым чертежам". Его и сменил роскошный дворец в стиле барокко. Огромное по тем временам трехэтажное здание царственно возвышалось на гранитном цоколе над рядовой застройкой Невской перспективы, как тогда назывался проспект.

Необычайной пышностью изумляли современников дворцовые интерьеры. Представление о них можно получить и сегодня, побывав в парадном двухсветном зале высотой в два этажа. Этот зал - единственное помещение, где сохранилась отделка в стиле барокко, потому что остальные интерьеры дворца были позднее перестроены Воронихиным.

Со второй половины XVIII века хозяином дворца был президент Академии художеств и меценат А.С.Строганов, который не жалел денег на приобретение произведений искусства. К концу столетия Строгановский дворец напоминал настоящий музей. Чего там только не было! Особенно впечатляли картинная галерея - одно из лучших частных художественных собраний в России, крупнейшая даже по нынешним понятиям коллекция эстампов и самая богатая частная библиотека столицы. Нередкими гостями гостеприимного мецената были Фонвизин и Державин, Гнедич и Крылов, скульпторы Мартос и Пименов, живописцы Боровиковский и Кипренский, композитор Бортнянский. В парадных залах дворца давали концерты известные музыканты и певцы.

Если пройти по Невскому немного дальше, мы увидим один из первых городских архитектурных ансамблей. Он возник после постройки Казанского собора, конкурс на сооружение которого был объявлен Павлом I в 1799 году, причем с непременным условием - взять за образец собор Святого Петра в Риме.

Участники конкурса, среди которых были такие знаменитости, как Чарльз Камерон, Джакомо Кваренги и Жан Франсуа Тома де Томон, оказались в труднейшем положении. Знаменитый римский собор - это гигантское здание, колоннада которого, описывая почти полный круг, создает огромную и почти замкнутую средневековую площадь. Она фактически изолирована от городских кварталов, не соединена с магистралями города. В Петербурге же надо было решить прямо противоположную градо-строительную задачу: связать монументальное здание с главной улицей столицы.

Зодчим и строителем собора неожиданно для всех был назначен бывший крепостной графа Строганова Андрей Воронихин. Ему удалось справиться с, казалось бы, неразрешимой проблемой. Понимая, что игнорировать волю монарха так же немыслимо, как и слепо подчиниться ей, он предложил блестящую идею.

Римская площадь Св. Петра, окруженная колоннадой, находится перед главным входом в собор. Повторить такой прием Воронихин не мог: по правилам христианского зодчества главный вход в Казанский собор должен был находиться на западной стороне, то есть в данном случае - на узкой улице, которая упиралась в Невский. В то же время боковой северный фасад, обращенный к проспекту, надо было сделать парадным. И Воронихин именно здесь, сбоку, примкнул к собору грандиозную колоннаду из 96 коринфских колонн, поставленных в четыре ряда. Ее крылья не замыкают площадь перед собором, а наоборот, широко раскрывают к проспекту, что раз и навсегда определило его художественный и смысловой центр.

По замыслу зодчего такая же колоннада должна была украсить и южный фасад. Будь этот проект осуществлен, Петербург обогатился бы ансамблем, масштаб которого оказался бы сродни масштабности городских ансамблей Карло Росси, появившихся на Невском и рядом с ним десятилетия спустя. Это, в частности, ансамбли двух площадей, целиком спланированных архитектором: Михайловской (ныне Искусств) и Александринской (ныне Островского) с величественным и божественно-легким, светлым и праздничным зданием Александринского театра, придающим этой части Невского парадно-торжественный характер...

Немало событий культурной жизни столицы связано с проспектом. Одним из них стало когда-то открытие в доме Голландской церкви петербургским Обществом поощрения художников "публичной выставки русских художественных произведений". Это была первая в России постоянно действующая выставка-продажа, посетители которой могли и посмотреть, и приобрести портреты кисти О.Кипренского, пейзажи С.Щедрина, рисунки Ф.Толстого и А.Брюллова, картины А.Венецианова. Ее бессменным куратором был владелец художественного магазина А.Прево - человек образованный и деловой, известный издатель, знаток искусства. Это он задумал необычное издание - гравированное изображение Невского от Адмиралтейства до Аничкова дворца. Акварельный "портрет" проспекта Прево заказал Василию Садовникову, после чего братья-граверы Ивановы сделали с акварелей "литографский свиток". Так появилась знаменитая "Панорама Невского проспекта" - мастерски выполненная гравюра, воссоздающая не только облик всех домов по обеим сторонам проспекта, но также и перспективы пересекающих его улиц, рек и Екатерининского канала, подъезды зданий, витрины, вывески магазинов, пролетки и кареты, прогуливающихся горожан.

Сначала, в 1830 году, Прево издал правую - нечетную - сторону Невского, а через пять лет - левую. Длина каждого свитка превышала одиннадцать метров. В магазине издателя можно было купить как черно-белую, так и раскрашенную гравюру, стоившую в три-четыре раза дороже.

"Панорама" стала уникальным художественным документом той эпохи. Она сегодня бесценна для всех, кто интересуется историей и архитектурой пушкинского Петербурга. Кстати, среди праздно гуляющей публики на ней изображен и сам Александр Сергеевич: он переходит мостовую возле здания Голландской церкви, куда нередко захаживал на выставку Общества поощрения художников и в магазин французской книги.

В 1832 году А.Смирдин открыл на первом этаже соседнего дома знаменитую книжную лавку, а на втором не менее знаменитую библиотеку - своего рода литературный клуб, завсегдатаи которого могли познакомиться с книжными новинками столицы. Решив справить новоселье, Смирдин созвал на обед известнейших литераторов. В честь радушного хозяина они впоследствии составили и преподнесли ему альманах "Новоселье". На титульном листе был помещен рисунок А.Брюллова, на котором художник запечатлел тот званый обед со всеми приглашенными.

Нельзя пройти мимо дома на углу канала Грибоедова (бывшего Екатерининского). Там в 1802 году обосновалось Петербургское филармоническое общество, чьи концерты сразу привлекли внимание меломанов. В "филармонической зале" выступал хор капеллы под управлением Д.Бортнянского, часто звучали произведения Гайдна, Моцарта, Генделя. В 1824 году по инициативе одного из столичных музыкантов, имевшего дружескую переписку с Бетховеном, здесь состоялось первое и единственное при жизни великого немецкого композитора исполнение Торжественной мессы, а спустя двенадцать лет впервые в России прозвучала его Девятая симфония.

"Дом Энгельгардта" - под таким названием он вошел в историю отечественной культуры. В нем дебютировал юный пианист Антон Рубинштейн, в благотворительных концертах охотно принимал участие Михаил Глинка. В 40-х годах XIX века здесь выступали Ференц Лист и Гектор Берлиоз, пианистка Клара Шуман и певица Полина Виардо, которая именно в доме Энгельгардта познакомилась с Тургеневым, автором только что вышедшей поэмы "Параша". "Мне представили его со словами: это - молодой помещик, славный охотник, интересный собеседник и плохой поэт", - вспоминала она позднее.

Самым популярным театром столицы был Александринский, который являлся своеобразным зеркалом духовной жизни Петербурга, отражающим вкусы, пристрастия, традиции петербург-ского общества. "Если вы хотите узнать Петербург, как можно чаще ходите в Александринский театр", - советовал Виссарион Белинский. И, как эхо, вторил критику Николай Гоголь со всегдашней полуиронической-полудобродушной усмешкой: "Если вы будете гулять по Невскому в свежее морозное утро, зайдите в это время в сени Александринского театра: вы будете поражены упорным терпением, с которым собравшийся народ осаждает грудью раздавателя билетов, высовывающего одну руку свою из окошка".

Между прочим, 19 апреля 1836 года, когда театральная публика ломилась в двери Александринки, Николаю Васильевичу было не до смеха: в тот день состоялась нашумевшая премьера спектакля "Ревизор"...

Начиная говорить о Невском, трудно потом заставить себя остановиться. Но сейчас, после краткого отступления, мне все же придется поставить точку.

Помню, как однажды я договорился с Ираклием Луарсабовичем Андрониковым, приехавшим из Москвы на съемки телефильма о Невском, не спеша пройтись по проспекту вдвоем. Те несколько часов, проведенных с изумительным рассказчиком и потрясающим знатоком города, запомнились мне на всю жизнь. Закончил Андроников нашу прогулку возле площади Искусств, сказав на прощание:

- Прекрасное никогда не становится старомодным. Напротив, с годами оно делается еще драгоценней, ибо соединяет в любви к нему нынешнее поколение с теми, что были, и с теми, что придут вслед за нами.

...Известный поэт начала ХХ века Николай Агнивцев, оказавшийся после революции в эмиграции, в 1923 году выпустил в Берлине сборник превосходных стихов "Блистательный Петербург", весь посвященный городу, в который был влюблен. Ностальгия породила и эти замечательные строфы: