Нинель Исмаилова

Любовь по Чехову

“Чайка” в постановке Льва Додина

Мировая премьера в рамках Международного театрального фестиваля, в сущности, и должна была стать его главным событием. Что же может быть важнее творческой инициативы Оргкомитета, Конфедерации театральных союзов, пока единственного в России Театра Европы – Малого драматического из Санкт-Петербурга, чем создание к Чеховскому фестивалю чеховской “Чайки”.

Впрочем, на первом фестивале нового столетия Чехов, можно сказать, и стал “обязательной программой”: пять “Чаек”, российских и зарубежных. Многосмысленность чеховских текстов действительно открывает заманчивые перспективы режиссерам. Однако едва ли есть основания всерьез обсуждать внешнее осовременивание классики, сомнительные подвиги экспериментаторов, предлагающих иронию взамен смысла и подлинного содержания. Все можно “переработать” в короткое развлечение, но зачем?

Другое дело демонтировать штампы, стереотипы, сложившиеся за десятилетия театральной жизни “Чайки”, и прочитать ее как новую, вчера написанную пьесу. О людях, смешных и трогательных, страдающих и пытающихся понять как жить, зачем жить; о горьких судьбах, о прозрениях и потерях в любви. Даже зал, готовый подсказать персонажам реплики, смотрел и слушал эту “Чайку” как новую пьесу.

Прежде чем прозвучали первые слова учителя Медведенко: «Отчего вы всегда в черном?» – на сцене уже нечто произо-шло. Вышла, неслышно ступая по траве, Маша (красавица И.Тычинина) и, скользнув легким взглядом по залу, опустилась на колени перед занавесом самодеятельного дачного театра. Занавес этот был сочинен из накрахмаленных пододеяльников – наивно, фактурно, красиво.

Маленький театр или театр Европы – Театр! И сейчас начнется.

Выйдет Треплев (А.Завьялов) и вместо нервного, воспаленного (в последние годы все чаще – болезненного) юноши мы увидим деревенского парня, очень сосредоточенного, серьезного, со взглядом, обращенным в себя. Позже, когда он скажет матери: “Извини, врать не умею”, – мы уже будем точно знать: не умеет, не станет – не в его натуре. А что, максимализм правдивости у Треплева не от Чехова? Максимализм правдивости – не экзальтация всё обличающего юноши, это совсем другая сила, это качество редкое и ценное, в наши дни тоже. Таков Треплев, и счеты его с жизнью трагичны.

Нина (К.Раппопорт) тоже не овечка, не дурочка, скорее смелая, гордая, красивая девушка, способная полюбить. Удары судьбы, вполне возможно, сделают ее актрисой. И Треплев понял: она нашла свой путь, она его выбрала. А то, что театр – не мишура и слава, а только труд и терпение, это ведь действительно не всем сразу видно.

Умный, искренний, слегка ироничный к себе и другим доктор Дорн (П.Семак), очаровательная непосредственность Полина Андреевна (Н.Акимова) и этакий чиновник себе на уме Шамраев (С.Бехтерев) – ходячий гротеск, уверенный, что на нем только все и держится; отнюдь не пародийный, а симпатичный Медведенко (В.Селезнев) и достойный сочувствия и понимания действительный статский советник Сорин (С.Козырев). Все персонажи живые, их можно любить и жалеть. Чехов ведь никого не разоблачает, в каждом видит человека, над слабостями усмехается, в трудностях сострадает.

Даже о Тригорине (С.Курышев) не скажешь: самовлюбленное ничтожество. Загнанный жизнью не в свою колею, крутится, суетится, боится перемен, воли своей не имеет, но при этом никакого коварства, простоват. Глядя на подстреленную Треплевым чайку, придумал сюжет для небольшого рассказа и, обняв за плечи Нину Заречную, рассказал ей: «Живет на берегу озера молодая красивая девушка... Как вы... Свободна как чайка! Но однажды пришел человек... И так просто, от нечего делать, погубил...»– рассказал и сам же этот сюжет разыграл в жизни, ничего не заметив, не пережив. Знаменитый и жалкий человек. Развилась такая порода.

Чтобы все эти обновления-перемены случились с персонажами пьесы, нужен был камертон, и таким камертоном стала другая Аркадина. Татьяна Шестакова с неподражаемой изысканной простотой играет женщину, а не актрису театральной провинции. В спектакле Люка Бонди (“Бургтеатр”) эту роль исполняет замечательная Юта Лампе. Ее Аркадина прежде всего актриса, “особенная”, у нее другие правила, другие права в отношениях с людьми. Она может положить голову на колени Тригорину, а ноги – на колени Дорну, – и тот ласкает ее туфлю. Аркадина Шестаковой страстная, нежная, умная женщина, которую хочется понять и которой можно прощать... Когда она, упав на колени перед Треплевым, говорит «Прости свою грешную мать», – это не актерский жест, это подлинные чувства, которые раздирают ее на части. Да, она любит Тригорина и не выпустит его из своих объятий, но она любит и сына, и брата, потому что способность любить – это не то же самое, что быть предметом любви, способность любить – это такое отношение к жизни.

Итак, Додин начинает с доверия к тексту и предлагает нам выбросить из головы все штампы, которые мы так часто принимаем за объективную характеристику персонажей. Такое стало возможным в атмосфере захватывающей игры, в системе театральной образности, приближенной к культурному контексту современности. На сцене много неожиданного и все выразительно, ассоциативно. Спектакль одет очень красиво (художник по костюмам Хлоя Оболенская).

Оголенный остов эстрады – дачный театр – напоминает знаменитый шекспировский театр «Глобус», потому что театр – всегда театр. Колдовское озеро легко закрывается зеленой поляной – так сценограф Алексей Порай-Кошиц многократно преобразует пространство, остроумно обозначая разные места действия, подчеркивая расстояния, а иногда намеренно смешивает что в доме, а что вне дома. Но при этом сцена сохраняет единый образ, и персонажи могут видеть то, что происходит в их отсутствие. Часто все актеры на сцене – режиссер использует прием не впервые, это усиливает драматизм, придает симфоническое звучание спектаклю, а в данном случае создает и комедийный эффект. И все же главное – в умении сделать невидимый мир – чувства, сомнения, догадки – реальностью. И тут, конечно, многое зависит от актеров. Как они смотрят и слушают друг друга! Вообще в этом театре для актеров общаться не значит разговаривать, произносить слова, обращенные к партнеру. Атмосфера человеческого общения, связанности всех со всеми при заданном одиночестве их персонажей просто потрясает и обостряет чувство печали и жалости ко всем.

Бассейн, перекочевавший сюда из спектакля «Пьеса без названия», не вызвал почти никаких страстей. Это не потому, что простили Додину воду (в конце концов Чехов придумал колдовское озеро), а потому, что всё затмили велосипеды. О да, о ужас, о красота! Персонажи катят по сцене на велосипедах! А почему бы и нет? Расстояния между усадьбами приличное, велосипеды уже изобрели, такая вот бытовая деталь, подробность жизни. Но нет, конечно же не только бытовая деталь, но и эксцентрика. И как же эти велосипеды украсили рисунок человеческих действий – появления, встречи, расставания: вот Он мелькнул, Она оглянулась... А уж как Шамраев, подняв велосипед над головой, сдавал эту служебную технику Сорину: «Ищите себе другого управляющего!» – смех да и только.

Но истинное смысловое значение велосипедов проясняется к финалу. Когда все общество – и Аркадина, и Тригорин, и Шамраевы, и Дорн, и Маша играют в лото, крутя педали велосипедов. Стальные кони прикованы к полу – в богатых домах теперь модны станки-тренажеры. Так, у Феллини в фильме «Сладкая жизнь» слушали голоса птиц, записанные на пленку. Лото, мертвые велосипеды и бесстрастные голоса артистов – блестящий сюрреалистический образ затухания жизни, механистичности бытия.

Только Треплева здесь нет, такая жизнь не для него. Это надо понимать. И Аркадина Шестаковой понимает, ее сердце предчувствует выстрел, которого никто не слышит...

Образный ряд в спектаклях Додина всегда имеет сильный драматический смысл, а красота мизансцен не существует вне содержания пьесы. Его «Чайка» – не очередная интерпретация Чехова, а новое сочинение, рожденное в начале нового театрального века.

...На своих афишах Всеволод Эмильевич писал: автор спектакля – Мейерхольд, независимо от того, была ли это пьеса Грибоедова или Вишневского. текст, который произносили актеры, принадлежал драматургу, но театральный текст – режиссеру.

Как видим, по отношению к Додину это прозвучало бы вполне справедливо.