Анатолий КанторСнег и небеса Анатолия Слепышева
Выставка картин Анатолия Степановича Слепышева, состоявшаяся в зале Российской академии художеств, зрелище во многих отношениях необыкновенное. Прежде всего с точки зрения судьбы самого художника. Талантливый колорист, глубоко русский и по образности, и по значимым для него традициям, Слепышев был сначала “открыт” и признан во Франции и только после этого – на родине, впрочем, это нередкий в ХХ веке случай.
Верно и то, что свои самые впечатляющие и значительные произведения художник создал в самые последние годы. На выставке хорошо видно, сколь планомерно шел Слепышев к своим высшим достижениям. Несмотря на характерную стихийность и даже демонстративную небрежность живописи, он точно рассчитывает все художественные эффекты своих картин, последовательно ставит перед собой все более сложные задачи и обдуманно добивается совершенства.
В большом пейзаже с отарой овец, бредущих по степи, господствует привычная тональная система живописи, хотя в ней есть чисто слепышевская интенсивность цвета, смелость и точность мазков, как будто с маху брошенных на холст. Но эта видимая небрежность – только иллюзия. Внимательный взгляд обнаружит тонкий расчет каждого оттенка, его пространственного значения и его смысла в структуре картины. Изображенный здесь диск солнца не ослепляет, он тонет в густой дымке тумана и пыли. Все вместе создает романтическую и по-своему торжественную атмосферу.
Нет сомнений, что Слепышев был бы отличным преподавателем живописного ремесла. В годы перестройки он пытался обновить систему обучения художников, воссоздав в Москве “свободные художественные мастерские” по знаменитому послереволюционному образцу. Он пригласил туда преподавать Михаила Шварцмана, Алексея Тяпушкина, Игоря Орлова, Алексея Каменского. Однако его репутация “беспорядочного” художника отпугнула руководителей институтов, и этот великолепный план не был осуществлен, отчего наше искусство, несомненно, очень много потеряло.
После неудачи своего проекта Слепышев поселился в Париже, где принялся детально штудировать французских родоначальников импрессионизма, практически сопоставляя их цветовую систему с собственным пониманием пейзажного образа. Зачастую он писал как бы сразу две картины на одном холсте: в центре – русский пейзаж, а по краям – широкая узорная рама, живопись которой своими тонкими оттенками напоминает Ренуара. Слияния парижского и московского начал Слепышев добился только годы спустя. Наиболее органично оно произошло в пейзажах “Река” и “Зима”, датированных 2000 годом. “Зима” – вероятно, вообще лучшая картина Анатолия Степановича. Это некое открытие и даже откровение, что для русского искусства удивительно особенно, ибо здесь немало знаменитых зимних пейзажей. Вспомним хотя бы “Февральскую лазурь”, написанную И.Грабарем в 1904 году, в которой привычная и казавшаяся неизбежной тональная система живописи отброшена ради слепящего и дурманящего импрессионизма! Но для того чтобы увидеть небесную лазурь и солнце в упор, Грабарю пришлось зарываться в снег и прибегать к сложным приемам. Новизна же картины Слепышева в том, что праздничное великолепие солнечной зимней природы явлено без какого-либо усилия, с удивительной естественностью, а все напряжение творческого труда остается зрителю неведомым. Это яркое белое солнце, эту естественность восприятия природной стихии русская живопись буквально выстрадала за два столетия, если вести отсчет от Венецианова.
Но ведь и в творчестве Слепышева (родившегося в 1932-м) и в российской живописи в целом мы имеем дело не с конечным результатом, а вполне возможно – с рождением нового. Не сомневаюсь, что мы увидим еще много неожиданностей в нашем искусстве, тем более что сейчас в жизнь входят новые молодые силы.